Всмотримся пристальнее: в «Романе с кокаином» хронология поразительно совпадает с двадцатилетним русским периодом жизни Набокова (1899–1919). Вадим — буквальный его сверстник: в 1915 г., когда начинается рассказ, Вадим, шестнадцатилетний, как и Набоков, находится в последнем классе гимназии. Война мало затронула его: «Когда война с Германией бушевала уже полтора с лишним года, гимназисты, а в том числе и я, потеряли к ней решительно всякий интерес». В тех же тонах вспоминает Набоков о своем увлечении некоей Тамарой летом 1915 г. в «Других берегах»: «Второй год тянулась далекая война». Вадим умирает в январе 1919 г.; в марте того же года Набоков навсегда покидает Россию.

Если хронология в «Романе с кокаином» точнее совпадает с набоковской биографией, чем в «Подвиге», где герою всего лишь 15 лет, или даже в «Даре», где герой старше автора на год, то топография романа формально не набоковская. Действие происходит не в Петербурге и не в Крыму, которые Набоков хорошо знал, а в Москве. Но Москва в романе мало чем отличается от любого другого большого города, разве что упоминанием о кольце бульваров, о Тверской, да о памятнике Гоголю: это обычный и именно набоковский городской пейзаж, большей частью туманный, заснеженный или дождливый, с мокрым асфальтом и сложной световой игрой фонарей. Не то же ли перо писало в «Подвиге» о Лондоне: «Громадные автобусы яростно и тяжело разбрызгивали озера на асфальте», — и в «Романе с кокаином» о Москве: «Тротуары и асфальт были еще мокры и фонари в них отсвечивались, как в черных озерах»?

Более конкретно описана частная московская гимназия. Автор использовал реальные имена ее директора, Рихарда Францевича Креймана (переиначив в Рихарда Себастьяновича Кеймана), и двух преподавателей, фон Фолькмана и словесника Семенова (сохранив их без изменений). Но буржуазный характер гимназии Креймана роднит ее и с Тенишевским училищем, которое Набоков окончил в 1917 г. В «Других берегах» Тенишевское училище описано бледно. Больше сведений дают устные воспоминания Набокова, записанные его биографом Эндрю Филдом. Головкой класса, вспоминает Набоков, был богатый еврей Самуил Розов; ему противостоял не менее богатый сын владельца транспортной компании, некий П… Вспоминает Набоков также милого толстяка армянина, ленивого и обаятельного Савелия Киянджунцева… не нужно быть слишком угадливым, чтобы распознать в этих соклассниках тройку учеников, описанных в «Романе с кокаином»: здесь «головку класса» держит еврей Штейн, сын богатого меховщика, живший «во дворце с мраморными лестницами», после революции, как и Розов, уехавший за границу; его по временам «допекает» русский ухарь, простоватый и развратный Егоров (Яг), сын казанского предпринимателя; их обоих оттеняет рослый, добрый армянин Такаджиев, бездельник и вечный троечник… Добавим, что среди одноклассников Набокова были и такие, которые стали после революции комиссарами (как Буркевиц в романе).

Но, может быть, особенно поражает ономастическая схожесть героев «Романа с кокаином» с героями не только «Подвига», но и других романов Набокова. В обоих произведениях главная «роковая» героиня названа Соней. Имя Вадима мы встречаем в «Подвиге», где оно принадлежит второстепенному персонажу, но в последнем англоязычном романе Набокова «Look at the Harlequins!» оно возвращено главному герою, одному из бесконечных двойников автора. Более того, выбор имени Вадим Набоков объясняет тем, что в быстром русском произношении его собственные имя и отчество «Владимир Владимирович» становятся «разговорно сходными с именем Вадим». Имя Нелли встречается во всех трех нами поименованных произведениях. Имя главной героини «Романа с кокаином», Соня Минц, фонетически близко имени героини «Дара», Зины Мерц. Именем Зины названа невинная жертва развращенных нравов Вадима. В «Паршивом народе» имя прокурора Синат предвещает имя будущего подсудимого «Приглашения на казнь», Цинцинната, и т. д.

Эти совпадения и перестановки имен и ситуаций могли бы быть следствием подражания, если бы не были характерны для шахматной манеры писать Набокова. Четче, чем у других авторов, в его романах встречаются схожие герои, схожие ситуации, но всегда со смещением, с переменой в комбинациях, по принципу шахматной игры: та же фабула, но в других сочетаниях. Не так ли отношения Вадима с Соней напоминают одновременно отношения Мартына с Аллой Черносвитовой (и там и тут возлюбленные замужем, а мужья их на редкость похожи), но и отношения того же Мартына с Соней Зилановой…

Вера Набокова, не принявшая нашей гипотезы, утверждала, что Набоков «в жизни своей не касался кокаина», чему мы охотно верим. Ведь совершенно очевидно, что роман написан не разрушенным кокаинистом, сошедшим с ума (каким рисуют Марко Леви), а человеком, обладающим полным контролем над своей творческой фантазией. И не менее очевидно, что если Набокову-Сирину приходилось бы в жизни испытывать все описанные им состояния, то он был бы заодно и убийцей, и самоубийцей, и мошенником, и сумасшедшим и т д.

Но тема кокаина занимала Набокова с самого начала его творческого пути. В раннем рассказе «Случайность» — напрочь забытом Набоковым, пока его в 70-х годах не разыскал Эндрю Филд, — изображается самоубийство кокаиниста: «Алексей Львович Лужин, разлученный с женой, оставшейся в России, служит лакеем в столовой германского экспресса. Жизнь его опустошилась. Он не знает, что в том же поезде едет наконец его жена, и, после последней „понюшки“, кончает с собой». В рассказе единственная предсмертная «понюшка» описана кратко (15 строк), но примерно в тех же выражениях, что и в «Романе с кокаином». Лужин живет как «на железных качелях», у Масленникова — и жизнь, и философия определяются качелями; «падения и взмахи» у Лужина, у Масленникова — резкие колебания блаженства и ясности в моменты опьянения, злобы и отчаяния в моменты отрезвления.

Но и сама техника «понюхона» описана одинаково. Правда, в разветвленном романе каждый нюхает порошок по-своему: кто через трубку, кто с тупой стороны зубочистки, кто с «тыловой стороны ладони». В рассказе Лужин «в уборной поезда, осторожно рассчитывая толчки, высыпал холмик порошка на ноготь большого пальца, быстро и жадно приложил его к одной ноздре, к другой, втянул, ударом языка слизнул с ногтя искристую пыль, пожмурился от ее упругой горечи и вышел из уборной пьяный, бодрый — голова наливалась блаженным ледяным воздухом». В романе Зандер «приблизил к горке кокаина нос и, не соприкасая его с порошком, перекосив рот, чтобы защипнуть другую ноздрю, шумно потянул воздух. Горка с руки исчезла. То же самое он проделал и с другой ноздрей… При этом с отвращением морщась, шибко высунув язык, несколько раз облизал то место руки, на которой ссыпал, и, наконец, заметив, что из носа выпала на стол пушинка, он склонился и лизнул стол». Только ли совпадение? С 1924 г. Набоков уже все знал про то, как нюхают кокаин.

Кокаин, случайными замечаниями или сравнениями, присутствует по крайней мере в четырех романах Набокова: в «Король, дама, валет» (1928) (дальше — КДВ) упоминается дважды: «Конечно, есть кабачки… вроде тех, которые торгуют кокаином» и «…словно после благодушной понюшки почихивал». В «Камере обскура» (1932) (дальше — К. об.) главный герой Кречмар с трудом двигал «одеревеневшими, как от кокаина, губами». В «Отчаянии» (1936) (дальше — Отч.) двойник Германа «с душой, как скрипка, занимался воровством, подлогами, нюхал кокаин и наконец совершил убийство». И последнее упоминание в итоговом «Look at the Harlequins!» («Посмотри на арлекинов!»): «Я однажды пробовал нюхать кокаин, но от него меня только вырвало», — быть может, автопризнание? Впрочем, художнику саморазрушения человека (через любовь, страсть, игру) кокаин представлял богатое поле наблюдения, без непременного к нему прикосновения. Напомним, что в годы, когда писался «Роман с кокаином» (1932–1933?), кокаин свирепствовал в среде русской литературной богемы, а в 1935 г. привел к смерти, от случайно или сознательно принятой излишней дозы, одного из самых талантливых ее представителей, поэта Б. Поплавского.